Год Сорок седьмой…

— Чем мы питались в этот год? Посудите сами. В поселке Маршальское я нашел в развалинах дома, в подвале, гнилую картошку, изготовил из нее крахмал, отвез к себе в Заливное и кормил им свою семью, — вспоминает ту пору Владимир Петрович Филатов. — Дочка — ей было два годика — просила не хлеба, а «дай картошки». С огромным трудом занял тысячу рублей и отвез дочь в Тулу, чтобы она не умерла от голода. 
Вот строки из воспоминаний других переселенцев: 
«Поели всех кошек и собак». «Откапывали перезимовавшую картошку, чистили, терли и пекли из нее блины. Люди звали их тогда “тошнотиками”».
«Пришла домой — плачу: ни хлеба, ни денег. Муж меня утешает. Он с товарищами в разбитой кирхе нашел просвиры и три килограмма этих просвир принес домой. Мы размачивали “божественную пищу”, и это спасло нас от голода». (Последнее свидетельство принадлежит Марии Дмитриевне Машкиной) 

К общим для страны причинам голода добавлялись и чисто местные: непродуманная переселенческая политика властей, неподготовленность в хозяйственном отношении. В августе-сентябре 1946 года началось массовое прибытие переселенцев, в основном в сельские районы. В месяц приезжало по 20-30 тысяч человек, что резко сокращало запасы продовольствия. Стали урезать пайки. 
«Об экономии в расходовании хлеба. ...сократить расходы хлеба по пайковому снабжению населения на 30% к уровню сентябрьского плана, произведя это сокращение за счет: 
а) снятия с 1 октября 1946 года со снабжения хлебом в городах и рабочих поселках не работающих взрослых иждивенцев, кроме учащихся и лиц, связанных с уходом за малолетними детьми до 7 лет; 
б) прекращения с 1 октября 1946 года выдачи муки, хлеба, крупы по всем видам дополнительного питания всем категориям населения, также отпуска хлеба на школьные завтраки, рейсовые пайки поездным бригадам и плавсоставу». 
Из приказа № 442 управления по гражданским делам Калининградской области от 30 сентября 1946 года. Из фондов Государственного архива Калининградской области.

В течение полугода советское гражданское население области увеличилось почти в два раза, а продовольственные фонды на этих людей выделялись не полностью. Калининградские ресурсы были крайне слабы: немецкая система хозяйствования нарушена, колхозы же на новой земле только создавались. 
Беда не ходит в одиночку: в ту зиму грянули морозы, каких не помнили даже немцы-старожилы. Особенно сказался такой двойной удар на немцах, менее защищенной части населения. Но и переселенцам было очень трудно. 
— Я один раз в школу шла, в сугроб упала, сознание потеряла. Голодный обморок. Меня прохожие нашли и принесли в школу, да еще хорошо, что нашли, потому что какие там на улице Чернышевского могли быть в то время прохожие? — рассказывает Нинель Алексеевна Канайлова. 
— Был ужасный голод. Делились друг с другом последним. У моих соседей Фроловых была большая семья. Одного мальчика из их семьи я взяла на воспитание, чтоб как-то облегчить их существование. В первые годы у Фроловых умерло двое детей, — вспоминает Антонина Семеновна Николаева из Ладушкина. 

На селе голод был всего сильнее. Обреченных на голодную смерть лошадей прирезали, а мясо их делили между крестьянами. Вот что свидетельствует Агния Павловна Бусель: 
— Было голодно. Мать работала на ферме и иногда приносила в армейском ботинке овса. Из него, да еще из мороженой, черной картошки делали лепешки. Ту ссуду денег, которую получили, давно проели. Буханка хлеба стоила сумасшедшие деньги. На трудодни никаких продуктов не получали. 
Это же подтверждает Антонина Егоровна Шадрина: 
«Траву ели, щавель. Теперь поросята так не едят, как мы тогда. Хлеб даже и не пекли. Ведь месяц надо жить. Размелем — болтушку сварим».

Во всех многочисленных рассказах о голоде поражает вера в лучший завтрашний день, жажда жизни каждого человека, находчивость и беспредельное терпение людей в экстремальной ситуации. Это видно из слов Ларисы Петровны Амелиной: 
— Искали вокруг по хуторам комбикорма, пекли из него хлеб. И ведь не боялись же отравиться! Около бойни нашли консервированные кишки, потроха — тоже ели. 
Надежда Архиповна Пискотская вспоминает, как подняли со дна затопленную еще во время войны баржу с зерном. Две девушки набрали этого зерна, поели и «после этого одна из них облысела, а другая умерла». С голодухи ели павших от бескормицы лошадей и коров. Весной землю на полях вскапывали лопатами, ибо почти все лошади в ту страшную зиму сдохли. 
Немного выручала Литва, в продовольственном отношении более благополучная. 
«Ездили в Литву, меняли там на картошку и брюкву лучшие свои вещи», — говорит Екатерина Кирилловна Блохина. 
Машины для таких поездок регулярно выделяли городские предприятия и некоторые воинские части. 

О многом говорит рассказ ветерана войны шофера Тимофея Сергеевича Даниленко: 
— В сорок седьмом году рабочие нашего завода остались к зиме без картошки. И вот я, со мной еще двое работников завода, один из них был из завкома, собрались в Литву за картошкой. Поехали мы на семитонном «фиате». Это была большая трехосная машина, чем-то напоминающая вагон. Ездили по хуторам и покупали картошку. Когда поехали обратно, то надо было переехать через понтонную переправу Каунас — Мариямполь: во всех других местах находились контрольно-пропускные пункты, нас могли задержать, и было бы много неприятностей. Так вот, понтонная переправа, через которую нам предстояло ехать, была рассчитана на груз в три тонны, а общий вес нашей машины с грузом и нами, тремя сидящими в машине людьми, был пятнадцать тонн. Майор, начальник переправы, не хотел нас пускать, но представитель завкома каким-то образом его уговорил, и нас пропустили. Наша машина шла по понтонному мосту, как по волнам. Понтоны почти полностью притапливались. Все скобы, скреплявшие деревянное покрытие моста, повылетали. Авантюра была, конечно, чистейшей воды, но другого выхода у нас не было. 
Такой рейс был опасен и для охраны понтонного моста. Но, несмотря на жесткие законы послевоенного времени, люди, пришедшие с фронта, переносили на гражданскую жизнь фронтовую выручку и риск. Позже Тимофей Сергеевич еще раз встретился с майором, разрешившим проехать по мосту. И тот рассказал, что после того случая работников переправы долго таскали, и начальство, и особисты — все допытывались, с какими такими целями был пропущен по трехтонному мосту пятнадцатитонный грузовик? 

Поисками продуктов занимался и работавший начальником гаража Афроим Ехилеевич Вайкус, который менял в военных пекарнях автол на хлеб. С этим хлебом ездил в Отрадное к немецким рыбакам и менял его там на треску и камбалу, которую раздавали потом бесплатно работавшим в гараже немецким и русским шоферам. 
«Чтобы выжить» — этими словами начинались рассказы многих наших собеседников о той страшной послевоенной зиме. 
Чтобы выжить, «ходили на бурты к воинской части свеклу воровать» (Зинаида Иосифовна Опенько); чтобы выжить, «на баржу залазили и прямо там сырую капусту ели» (Клавдия Алексеевна Чумакина)... 
Такие признания были не редкостью. Выхода не было, и люди шли на нарушение закона, прекрасно осознавая возможные последствия. 

Самые большие жертвы от голода были, конечно, среди немцев. 
«А у нас другое настроение: умирать не время. Война-то ведь кончилась!» — такой психологический настрой существовал у переселенцев, и он помогал им выстоять (Сергей Владимирович Даниель-Бек).

Лишь к осени 1947 года, когда созрел новый урожай, ситуация продуктами стала улучшаться. 

Из воспоминаний переселенцев.

Фотографии из семейных альбомов А. Сологубовой с сайта «История России в фотографиях» www.m.russianphoto.ru, Коршуновой Евгении Александровны (п. Покровское), Сидоренко Ольги Ивановны, Петриченко Павла Максимовича, Субботиной Валентины Борисовны – жителей города Черняховска с сайта Центральной библиотечной системы г. Черняховска http://cherniahovsk-cbs.ru/история-моей-семьи-в-истории-края-фот/