Из дневниковых записей семьи Громовых.
Вскоре после нашего приезда в Гурьевск, чуть ли не в тот же день, я потерялся на нашей улице. Вышел со двора, отошёл на несколько шагов, и всё – потерял свой дом. Приметы, которыми бы наш дом отличался от других, я ещё не запомнил. Они были тогда для меня все одинаковы – который наш? Стою на улице и реву. Я тогда решил, что я потерялся насовсем и меня никогда-никогда не найдут!
Нашли! Соседи привели.
Второй раз я потерялся уже в Калининграде. Папа и мама поехали в город по магазинам и взяли нас с Анютой. Её мама всё время держала за руку, а я был уже взрослым, шестилетним мужчиной. Поэтому, когда мы зашли в очередной подвальчик, мне там быстро стало скучно, и я вышел на улицу. Поскольку домов, как таковых, на улице не было – от них остались одни развалины, я тут же потерял вход в подвал, из которого только что вышел. И всё – я опять пропал. Хотя и стоял рядом – вышедший вслед за мной папа моментально меня нашёл. Но страх, который меня обуял, когда я понял, что не смогу найти магазин, в котором остались мои родители, я помню до сих пор. И до сих пор стоит у меня перед глазами картина развалин – какие-то обнажённые лестницы, уцелевшая башенка на крыше, растущие на разбитых стенах небольшие деревья.
В Гурьевске мы прожили около года. Туда я приехал совсем малышом, а уезжал уже учеником первого класса. В тамошней школе я проучился всего пару месяцев – в Ленинград мы вернулись в ноябре 1953 года.
Помню в один из дней, с утра, в меня вселился бес непослушания. Я не ушёл гулять, а крутился дома, около мамы. Она сидела и что-то вышивала. Своими приставаниями я, в конце-концов, так ей надоел, что она пообещала меня выдрать, если я не отстану от неё. Со мной такое бывает – я понимал, что надо перестать мешать маме, но продолжал балансировать на грани её терпения, хотя понимал, что она уже на пределе. Когда она уже дошла до точки кипения, я нечаянно толкнул её под руку. Мама ойкнула, и я с ужасом увидел, что иголка, которой она вышивала очередную подушечку, вонзилась ей в палец. Как я испугался – не рассказать. Хотя рука у мамы тяжёлая, это уже было испытано, и было ясно, что затрещины мне не миновать, я испугался не этого. Она меня всё время предупреждала – «Прекрати, это добром не кончится!». А я упрямо продолжал своё баловство, совершенно не думая о последствиях. И вот, на моих глазах, эти последствия наступили. В моей голове моментально связались эти события – мамины предупреждения и иголка, вонзившаяся в её руку. Тут я почувствовал себя таким виноватым, что решил – надо убежать из дому навсегда. Я шмыгнул в сад, и очень долго, мне тогда казалось – целый день, не показывался домой. Я думал: «Не будет мне прощения от мамы во веки веков». Когда же я всё-таки явился домой, неминуемого наказания, к моему удивлению, не последовало. Наверное, я действительно долго пропадал, и мама, к тому времени и сама переволновавшаяся, уже не стала меня наказывать.
В Гурьевске я стал самостоятельно ходить в кино. Помню один такой поход. Я отправился на утренник, смотреть «Подвиг разведчика», причём его обещали уже давно привезти и вот, наконец, привезли. Тогда все мальчишки фильмы смотрели не по одному десятку раз. Мама дала мне пригоршню монет, я зажал их в ладошку. Пришёл к кассе, протягиваю мелочь в окошечко, а оттуда раздаётся:
– Мальчик, у тебя не хватает! – и деньги возвращаются мне обратно. Я стою ошарашенный и не понимаю, что происходит: сейчас фильм начнётся, я и так почти опоздал, а мне не дают билета! Говорят, что у меня не хватает! Мне же мама дала на кино, и я всё что получил, принёс в кассу! Меня ничего не интересовало – что за фигня – не хватает каких-то там копеек! Кино вон уже началось – я услышал звуки начавшегося киножурнала - а я не могу попасть туда. Я так плакал, мне было так обидно! Спас меня знакомый сверхсрочник, проходивший мимо. Выяснив, в чём дело, он дал мне недостающий гривенник, и я пошёл смотреть подвиги капитана Федотова.
В кассе наверняка слышали мои рыдания, но кассирша была неумолима. Нет бы – простить мне эти несчастные десять копеек. Нет, не простила, зараза! Тогда к нам в Гурьевск привозили много «трофейных», как все их называли, фильмов. Трофейных, конечно же, не было, а были американские фильмы. Тот же «Тарзан» с Вайсмюллером. После него, на громадных дубах, росших в конце нашей улицы, моментально повесили «тарзанки» – длинные верёвки, такие же, как в фильме. Только там это были лианы. И почти всё мальчишечье население Гурьевска отрабатывало на этих тарзанках Тарзаний крик, гортанный и протяжный. У кого-то получалось здорово похоже. Я тоже орал, но можно себе представить, что получалось у меня, шестилетнего! Помню, к школе мне купили новые ботинки. То же общество, что собиралось на детские утренники, жгло по вечерам в поле костёр. Оно было за дубами с тарзанками, если идти по нашей улице налево от дома. Я там бывал – подходил, глядел, слушал страшные истории. А тут пошёл специально – надо было показать обществу новые ботинки. Их увидели и одобрили. Это я помню точно.
Ещё в Гурьевске меня поражало громадное количество яблок «Белый налив». До сих пор перед глазами искрится на солнце сахаристый разлом большущего яблока. Когда я в середине августа 1969 года был в Калининграде в командировке, в самый яблочный месяц, я съездил в Гурьевск. Увидев море «белого налива», я будто снова оказался в детстве. Мне тогда показалось, что в Гурьевске я узнал многие места. По росшему у нашей калитки дереву пытался найти наш дом, и, вроде, нашёл его. Какая-то тётка во дворе, которую я спросил, давно ли она тут живёт, видимо решив, что я корреспондент, сказала, что – да, и она помнит военного с семьёй, жившего тут почти двадцать лет назад. Я сразу понял: врёт! Но наш дом, похоже, я нашёл.
В 1975 году я снова попал в Калининград, правда, по пути в Балтийск – у меня туда была командировка. В Гурьевск я поехать не смог, а по Калининграду походил. На берегу Прегеля ещё стояли руины королевского замка и большой кирхи с могилой Канта на острове посреди реки. А подальше, в сторону вокзала, на стене театра, до сих пор чернела надпись большими буквами, написанная от руки: «Wir kapitulieren nie!». Вскоре остатки замка взорвали, несмотря на слёзные просьбы западных немцев позволить им восстановить его…»
Из дневниковых записей семьи Громовых… https://gromov-drankin.livejournal.com/11415.html
